елена нечаева
Искусство - это воля
Группа этих живописцев, долгие годы выстраивавших свою творческую и человеческую судьбу вне официальной структуры Союза художников, привлекает внимание многих, и многим хочется узнать, удалось ли, что удалось и почему удалось этим «оппозиционерам» состояться, найти свою творческую нишу? Нынче они в фаворе, их дружбы ищут на­чинающие художники, их приманивает под свое крыло Союз художников, их картины покупают - а они, пройдя через мно­гие жизненные испытания, все так же остаются чуть в сторо­не... И когда в конце нашей беседы с Олегом Кузиным худож­ник дал жесткую оценку своему творчеству - это не было ко­кетством, лукавым самоуничижением, это было достоин­ством профессионала, уверенного в своих силах и помняще­го о вершинах мирового искусства.
— Олег, первый вопрос - де­журный: как возникла эта идея - стать художником?
— Я всегда любил и хотел рисо­вать. И после восьмого класса мы с сестрой, близнецы, закончив еще два класса художественной школы, по­ступили в Московское художествен­ное училище им. 1905 года.
— И родители отпустили вас в таком юном возрасте - в 15 лет, в чужой город?
— Но мы с сестрой были вдвоем, и потом мы очень хорошо учились в школе, с нами не было никаких про­блем.
— Проблемы с вами появились после того, как вы закончили учи­лище...
— Мы закончили училище в 1979 году. Я буду говорить о себе... То, что я за время учебы в Москве увидел, очень отличалось от того, что проис­ходило в провинции. Я уехал пятнад­цатилетним советским мальчиком, а вернулся, что называется, диссидент том - я видел в Москве выставки, от­ражавшие современное положение в искусстве. Например, выставку со­временной итальянской живописи. Или персональную выставку Ренато Гуттузо...
— Ренато Гуттузо, по крайней мере, в те семидесятые годы, был коммунистом - это одна из при­чин, почему его «авангардная» вы­ставка была привезена в Советс­кий Союз. А вы после таких выста­вок вернулись в Липецк бунтарем или, как вы выразились, - дисси­дентом?
— Я не был никаким бунтарем, я просто всегда очень хорошо учился, и мне всегда хотелось делать лучше, и лучше, и лучше. Я в училище много работал, и участвовал во всех конкур­сах, и получал премии...
— Но учеба в Москве заверши­лась, ивы вернулись в родной Ли­пецк... Что было здесь?
— Здесь со всех сторон слыша­лось: «Сорокин, Сорокин!» Весь Художественный фонд просто молился на Сорокина. А меня не интересовало традиционное искусство, на мой взгляд, тогда, вернувшегося из Мос­квы, - это было искусство прошлого века.
— Но мы с вами разговариваем нев 1979 году, когда вам было де­вятнадцать лет, а двадцать лет спустя, в 1999... И судя по вашим работам, представленным на ны­нешней выставке в галерее «Мир художника», вы учились не у со­временных отечественных худож­ников, а у великих мастеров эпо­хи Возрождения...
— Во время учебы в училище нас ориентировали на так называемые мировые ценности. И на настоящую, конечно, русскую живопись, в том числе - Врубель, Иванов... Мы после занятий в училище сначала ехали в Третьяковку или в Пушкинский музей, лишь потом - домой... Я, кстати, впоследствии все-таки оценил Соро­кина: посмотрел несколько его пер­сональных выставок, и он мне очень понравился! Но его живопись не со­всем доступна обыкновенному зри­телю. Вот у Сорокина была выставка шести натюрмортов - для меня это было откровением: какие замеча­тельные, шикарные картины! Чуть ли не гиперреальный взгляд. Но чтобы постичь, почувствовать это, надо все-таки обладать какой-то культурой, а средний зритель, средний липчанин, к сожалению, не очень подготовлен. Однако меня как художника, а не как зрителя интересовало совсем другое искусство, и латиноамериканский, аргентинский живописец Руфино Томайо мне гораздо ближе, чем Виктор Сорокин...
— И вот, выбрав себе иные ори­ентиры, нежели те, что были об­щеприняты в липецкой художе­ственной среде, вы начали свой профессиональный путь... Как вас встретили липецкие художники?
— Все, что я показал, было любо­пытно, интересно, меня сразу же приняли в Художественный фонд, но вектор направленности моих твор­ческих интересов был чуждым. Как сказал после очередной нашей выс­тавки Вилен Дмитриевич Дворянчи­ков: «Пейзаж пипепкий вас не интересует, липчане вас тоже не интере­суют - вы кто вообще? Вы не липец­кие художники!» А для меня это был комплимент - что я «не липецкий ху­дожник».
— И у вас начались проблемы и неприятности...
— У меня были очень большие сложности при всем при том, что я понимал, что единственный способ как-то зарабатывать на жизнь - это живопись, потому что ничего другого я делать не умею. И я понимал, что мне нужно вступать в Союз художни­ков, чтобы зарабатывать на жизнь живописью; но пока я понял, что с моей живописью вступить в союз не­возможно, прошло три года. Я бился как рыба об лед, пытаясь попасть на какую-то выставку, на которые мне путь был заказан, потому что у зо­нального выставкома точка зрения на искусство была - как у моей мамы!
— А родители пытались на вас влиять, дабы изменить ваш «твор­ческий почерк»?
— Не то слово - «пытались». Это была война. Война на всех фронтах, и я был один против мира... Меня так подавили, что я даже лечился, я был вынужден прибегнуть к психиатри­ческой помощи. На выставки не пускают, дома ругают, обзывают тунеяд­цем - при всем при том, что я рабо­тал всегда - как папа Карло!
— А сестра, она понимала вас?
— Конечно! И еще несколько ху­дожников, общение с которыми было на адекватном уровне. А вот с Соро­киным, например, я не могу общать­ся, или с Сорочкиным - мы просто чу­жие люди, настолько разные... При­оритеты Сорокина для меня - детс­кий сад. Так же, как и мои - для них...
Тяжелые времена не скоро, но прошли и...
— После 85 года появилась свобо­да передвижения, свобода видеть, свобода выставлять - все, чего мне лично, чтобы состояться в этой жизни, не хватало.
— А финансовые проблемы?
— Мы, группа художников, созда­ли кооператив «Арт» - сами искали заказы, выполняли их и получали деньги. И одна из самых первых на­ших «прозвучавших» выставок была та, которую мы сделали, оплатив аренду Выставочного зала Союза ху­дожников. Эту выставку в 1988 году
посетили шесть тысяч зрителей!
— А потом?
— По внутренним причинам коо­ператив распался, но как художники мы о себе уже заявили, и, к нашему недоумению, картины у нас стали по­купать...
Почему - к недоумению?
— Потому что у нас была ориента­ция на искусство, которое мой отец называл «вангоговщиной». Ван Гог - называл он меня, потому что у меня, как и у Ван Гога, ни одной работы не покупали и не могли купить. И тут вдруг появились покупатели и появи­лись люди, которые захотели сделать выставку в Москве. И мы, шестеро ху­дожников, четыре года выставлялись по разным московским галереям, вплоть до Центрального дома худож­ника, где в 1998 году прошла выстав­ка четырех липецких художников - Яичников, Басинский, Кузин и Баклашов.
— А покупатели были?
— В коммерческом плане фанта­стически успешной была для нас вы­ставка в частной галерее «Арбат, 34» - у нас купили, у каждого, по шесть работ, причем больших и дорогих. Наша коллекция путешествовала из одной московской галереи в другую, время от времени наши работы по­купали, и в конце концов получилось так, что в Мурманске появилась га­лерея, которая занималась только нами...
— О, Мурманск - порт, иност­ранцы... Платили за картины как - в рублях или в валюте?
— По-разному. Был случай, когда у меня карман был набит самыми разными деньгами - немецкими, шведскими, норвежскими, фински­ми, американскими... Мы через ту галерею очень хорошо зарабатыва­ли.
У вас появились большие деньги - как вы их тратили?
— Я купил себе дом в селе Каликино и теперь каждый год выезжаю с семьей в эту деревню, и мы замеча­тельно проводим там лето.
— Приусадебный участок есть?
— Двадцать три сотки вместе с домом.
— Картошку сажаете?
— Конечно!
— Ну, значит, вы не чуждый ли­пецкой земле человек. А деньги, всякие и разные, что появились в кармане, повлияли на ваше на­строение?
— Конечно, это замечательное ощущение - когда у тебя есть деньги.
— На сегодняшний день како­вы отношения с мурманской гале­реей?
— Это, наверное, тема для эконо­мической газеты - почему галерея в Мурманске прекратила свое суще­ствование...
— Воровали там много?
— Дело в том, что один из законов нашего бизнеса состоит в том, что если будет возможность украсть - обязательно украдут! А там этим за­нимались постоянно, потому что не было ясности в этой сфере - торгов­ля произведениями искусства. У нас в стране во многих сферах нет ясности... А вот в Швейцарии - только пе­ресекаешь границу, и сразу наступа­ет ясность.
А как вы оказались в Швей­царии?
— Там успешно прошла выставка работ моей сестры, и уже по ее сле­дам мы провели две выставки.
— Ваша сестра продолжает за­ниматься живописью?
— Она сейчас живет в Москве, от светской живописи отошла - работа­ет при храме, пишет иконы. Все свои краски мне отдала...
У вас не было желания, ког­да появилась в кармане свободно конвертируемая валюта, переме­ститься в иные пространства - за рубежи любимой родины?
— Нет, там с нашим сознанием очень тяжело. И там отношение к рус­ским такое... Хотя, может быть, нужно было попасть на другой виток об­щественной лестницы, на который нам не удалось попасть, - тогда, мо­жет быть, мы смогли бы и захотели остаться... А так... Мы в их понимании были и оставались рабочими, кото­рые поставляли товар, который мож­но продать и на этом заработать. И когда прошел бум интереса к русско­му искусству - отношения с нами за­вершились, потому что там свои ху­дожники очень хорошие, и много ху­дожников.
А внутри страны, на ваш взгляд, есть перспективы по рын­ку сбыта и возможности зараба­тывать своей профессией худож­ника?
— О перспективах говорить слож­но-то, что произошло в августе про­шлого года, стало большим ударом и для нас, и для наших покупателей.
— А липецкий рынок?
— Рыночный интерес к нам есть, у меня, например, через галерею «Мир художника» купили уже четыре рабо­ты. Но Липецк был и будет сферой приоритета все-таки вот такого, для меня обывательского, интереса - пейзаж на стенке, похожий на репро­дукцию... Здесь никогда не будет офиса, какие есть в той же Швейца­рии.
— Но ваши-то работы кто-то покупает...
— Рынок - он очень оттачивает. «Свободная галерея» в Мурманске, поддерживая нас финансово, позво­лила нам до такой степени развить свое «я»... А чем больше ты вклады­ваешь своего «я» в работу, тем она будет лучше и ответ покупателей бу­дет адекватный. И зная это, ты уже не можешь позволить себе работать вполсилы, ты должен быть на преде­ле своих возможностей - колористи­ческих, пластических, кондицион­ных... Нужно делать качество.
— Вы изменились за минувшие десятилетия - а отношение к вам Союза художников?
— Я - тот, который работал в Худ­фонде, и я теперешний - это большая разница. И, естественно, разумные люди не могут этого не видеть...
Однако в Союз художников здесь, в Липецке, вас приняли с перевесом всего в один голос...
— У нашей четверки все-таки дру­гое искусство... Но мы провели ряд выставок, и отношение к нам стало более серьезным.
— Критика на вас слышится и из рядов неофициальных...
— Художники типа К. Малахова считают, что это чистой воды совре­менная тенденция к коммерции, то есть наше искусство - коммерческие искусство. А вот их искусство - это Искусство с большой буквы, чистое искусство. (Потому как за него никто не платит и не хочет платить - значит это чистое искусство, по мнению Ма­лахова.)
— А что бы сегодня, подытожи­вая свой жизненный опыт, вы на­звали главным, без чего художник не может состояться? Разумеется, кроме таланта?
— Я думаю, что по-настоящему искусство - это чистой воды волевое предприятие. Мало того, что ты име­ешь талант - ты должен его разви­вать. И я, может быть, этим и отли­чаюсь от других - волей. Как таково­го таланта у меня немного - я отдаю себе в этом отчет. Все, что я делаю, я делаю волевым образом. А в искус­стве мало - одну картину сделать, нужно еще состояться. Это очень сложно, невероятно сложно - нужно все время работать, нужно думать и жить в этом...
— Спасибо за беседу и успехов вам, творческих и коммерческих!
1999
Фото Юрия Баклашова
Made on
Tilda